И.П. Щеблыкин. Мотив семьи в творчестве М. Ю. Лермонтов

И.П. Щеблыкин. Мотив семьи в творчестве М. Ю. Лермонтова //Московский лермонтовский сборник. Выпуск 2. «Моя душа, я помню, с детских лет чудесного искала…».- Москва, «Известия», 2010.- 6-10 с.

Мотив семьи в творчестве М.Ю. Лермонтова

После «любви» и «свободы» семья — самый устойчивый, хотя и постоян­но варьируемый мотив в произведениях М.Ю. Лермонтова. Можно считать даже, что его развитие образует некий целостный концепт, имеющий важное значение для понимания глубинных сторон лермонтовского духа. Вне се­мейного начала Лермонтов не представлял себе свободного и гармоничного жизнеустройства человека.
К сожалению, данный мотив редко затрагивается в работах, посвящен­ных поэту. «Пропущен» он и в обстоятельном обзоре «Лермонтовской эн­циклопедии», помещённом в рубрике «Мотивы» Их анализ занимает бо­лее десяти страниц убористого шрифта. Над составлением обзора трудился коллектив достаточно авторитетных исследователей. Но, как говорится, у «семи нянек – дитя без глазу». Так и тут: «семья», «дом» выпали из поля зрения. Тем самым обстоятельный и интересный анализ лермонтовских мотивов оказался лишенным своего смыслового центра. Даже «родина» освещается вне мотивов дома и семьи, не говоря уже о мотиве, сопричаст­ном к идее Бога.
Впрочем, составителей «Лермонтовской энциклопедии» вряд ли можно строго судить. Ведь когда создавалась энциклопедия, исследователи стреми­лись даже при рассмотрении вопросов поэтики выдвинуть на первый план так называемый «социологический эквивалент» (термин Г.В. Плеханова). Семье, хотя она и признавалась важным звеном в системе общественных от­ношений, в идеологических приоритетах 60 – 80-х гг. XX в. отводилось пе­риферийное место.
В небольшой статье трудно раскрыть лермонтовский мотив семьи во всей его многозначности. Задача здесь скромнее: обозначить, хотя бы пунктирно, центральную функцию этого мотива в мировоззренческой эволюции поэта.
Отмечу прежде всего, что тема семьи в режиме постоянного creshendo скрепляет собою многие произведения Лермонтова. Самое раннее из них -стихотворение «Кавказ» (1830).
Об этом стихотворении часто пишут исследователи, желая подчеркнуть,
как горячо Лермонтов любил Кавказ, уважая его народы Конечно, любил и
уважал. Но главный поэтический нерв стихотворения связан не с этими чув­
ствами, ас воспоминаниями о матери. Поэт лишился ее слишком рано, что
и наложило отпечаток на его характер, а затем отозвалась в творчестве:
В младенческих летах я мать, потерял.
Но мнилось, что в розовый вечера час
Та степь повторяла мне памятный глас
За это люблю я вершины тех скал,
Люблю я Кавказ!…
Значит, Кавказ любим и дорог поэту в первую очередь потому, что с ним связаны его воспоминания о матери.
Правда, в третьей (заключительной) строфе говорится и о том, что в тех же местах, среди гор, поэт в детские годы встретил «пару божественных глаз». Видимо, – это та девочка, которую Лермонтов полюбил десятилетним мальчиком (IV, 390), и за это он тоже «любит Кавказ».
Однако упоминание о первой любви не только не разрушает тему семьи, обозначенную в стихотворении, но ещё более ярко высвечивает её. Такой вывод подтверждается строчками первой строфы. Она убеждает в том, что свою любовь к Кавказу поэт практически отождествлял с любовью к «отчиз­не» родной. В качестве последней в начале 30-х гг. Лермонтов считал Шот­ландию. Не надо пояснять, что любовь к отчизне родственна ощущению се­мьи и в сущности не отделима от неё.
Таким образом, в одном поэтическом фокусе сведены три смысловые ли­нии: воспоминание об отчизне, о матери и о первой любви. Доминирующая линия связана с мотивом семьи.
Следует отметить, что мотив семьи почти никогда у Лермонтова не рас­крывается как автономная тема. Обычно она соседствует с другими темами, обогащается философской тональностью, что придает масштабность и глу­бину размышлениям поэта. Привлекает в этой связи сетование юного Лер­монтова 15 июля 1830 г. на общество (в данном случае московское), где поэт узнал «людей и дружеский обман», где ныне «жалкий, грустный» он живёт «без дружбы, без надежд, без дум, без сил» (I, 153). Как интродукция к этим жалобам звучит в самом начале стихотворения: «Зачем семьи родной (курсив мой. -И.Щ.) безвестный круг / Я покидал? Всё сердце грело там / Всё было мне наставник или друг…» (I, 152).
Эти строки озадачивают. Ведь после смерти матери и выезда отца в Кропотово у Лермонтова не было круга «семьи родной». Бабушка, Е.А. Арсеньева, при всей своей заботе о внуке, не могла составить такой круг. С от­цом Лермонтов находился в постоянной разлуке, если не считать крайне редких и непродолжительных встреч. Отсюда и признание поэта: «Ужасная судьба отца и сына / Жить розно и в разлуке умереть» (I, 208). Что же значат в таком случае слова «зачем семьи родной безвестный круг я покидал?». Романтический штамп? По словесному оформлению – конечно, штамп. Но по смысловой сути образ «семьи родной» соотносим с одной из самых глубоких мировоззренческих констант Лермонтова: вне семьи нет под­линного счастья! При этом семья в родовом значении слова у Лермонтова очень рано (раньше, чем в творческом взрослении Пушкина) стала воспри­ниматься как основное, говоря словами И.А. Ильина, «лоно человеческой культуры», а значит, и человеческого благополучия в целом. Мало того, даже воля, то есть личная свобода, что считается конечной целью лермон­товских упований, – само это состояние раскрывается через семейную триаду:
А моя мать — степь широкая
А мой отец — небо далёкое…
Мои братья в лесах — Берёзы да сосны (I, 196).
Из всего этого и получается «воля-волюшка, вольность милая», которая, в свою очередь, идентифицируется с «молодой женой», данной лирическому герою не кем-либо, а самим Богом. Сложная получилась связка, где истин­ная «воля», свобода метафорически уподоблена здоровому, получающему благословение самого Господа семейному союзу.
Скажем далее, что тема семьи не случайный, не «сопутствующий», а один из главных мотивов в творчестве Лермонтова. Можно привести ряд поэтиче­ских формул, суждений поэта, свидетельствующих о том, что обозначенная проблема постоянно привлекала его внимание. При этом по мере усиления критического отношения к окружающей действительности поэт всё более укреплялся в мысли, что самый страшный грех — «проклятья на отца и мать» со стороны детей, что будущее и тускло, и темно, если оно не сулит встречи, союза с душой родной и т. д. Выходит, что семья — это своеобразный гарант благополучной человеческой жизни.
С учётом этого довода необходимо внести некоторые коррективы в рас­смотрение вопроса о центральной идее «Мцыри» — самом значительном произведении Лермонтова в поэмическом цикле.
Принято считать, что образ Мцыри символизирует собою стремление к свободе, необходимость борьбы за неё. Эта точка зрения стала господствую­щей в нашем литературоведении и отражена почти во всех учебных пособиях. В принципе это, конечно, так. Но Лермонтов никогда не был проповедни­ком абстрактной свободы, свободы вообще. И в своём конкретном проявле­нии свобода в поэме «Мцыри» означает не что иное, как возможность героя оказаться на родине, в кругу семьи. Той семьи, которая произвела его на свет, а не той, которую можно обрести на другой, «общечеловеческой» жизнен­ной стезе, разумеется, в том случае, если она благоприятна. Этот, казалось бы, малоприметный смысловой нюанс имеет, однако, важное значение для понимания подлинных истоков «взрывной» энергии Мцыри в его желании во что бы то ни стало вернуться на свою родину. Всякое другое братство, об­ретение другой, более широкой родственной зоны, понимаемой как слияние отдельной человеческой судьбы с «судьбой народной» (Ю. Манн), удовлет­ворить героя лермонтовской поэмы, конечно, не могло. Эта коллизия впол­не угадывается в словах героя:
Старик! я слышал много раз,
Что ты меня от смерти спас —
Зачем?. Угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах
Душой дитя, судьбой монах.
Я никому не мог сказать
Священных слов «отец» и «мать»
…Я видел у других
Отчизну, дом, друзей, родных,
А у себя не находил
Не только милых душ — могил! (И, 53)
Вследствие этого Мцыри и произносит клятву «хотя на миг когда-нибудь» свою «пылающую грудь / Прижать с тоской к груди другой / Хоть незнако­мой, но родной» (II, 53). Это — ключевые слова поэмы- из которых следу­ет, что для Мцыри нет свободы вне семьи и в отрыве от отчизны. Невольно вспоминаются пушкинские слова о двух чувствах, «дивно близк<их> нам», дарованных свыше: «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Такой именно любовью и было продиктовано стремление Мцыри вырваться на волю, к свободе.
Примечательно, что процитированные выше пушкинские строки не были опубликованы ни при жизни Пушкина, ни при жизни Лермонтова. Они обнародованы были только в 1855 г. П.В. Анненковым в «Материалах для биографии Пушкина — Сочинения Пушкина». Тем большее значение приобретает в наших глазах непреднамеренная и поистине вещая переклич­ка двух гениальных поэтов о глубинной роли отчего семейного начала в че­ловеческой жизни.
В связи с этим можно подчеркнуть (автором данных строк уже выска­зано такое соображение), что в бегстве Мцыри из монастыря нет ниче­го богопротивного, богоборческого. Напротив: слова «отец» и «мать» для него «священны», как они священны в Святом Писании. Следовательно, и порыв героя к свободе никак не сопоставим с богоборчеством, поскольку жажда свободы рождена у Мцыри в горниле двух «дивных чувств» — любви к «родному пепелищу», любви к «отеческим гробам». Уход Мцыри из мо­настыря до принятия монашеского обета как раз и подчёркивает его право на сознательный, свободный выбор, что никак не противоречит запове­дям Бога. Вот если бы Мцыри бежал из монастыря после принятия обета, уже будучи «бэри», то есть получивши сан монаха, — это можно было бы рассматривать как бунт против Бога. Таким образом, подлинная свобода в представлениях Мцыри возможна именно в кругу семьи, в ощущениях
родного круга, отчизны.
Чуть раньше в «Песне про… купца Калашникова» (1837) семья, живущая по законам своих предков, охарактеризована Лермонтовым как хранитель­ница и средоточие истинной нравственности, которая в свою очередь ока­зывается мерилом общенародной правды. Отсюда и решение Калашникова: «Постою за правду до последнева!» (II, 19), то есть «постою» за нравствен­ность, честь и свободу своих близких.
Особо надо сказать о поэме «Демон», над которой Лермонтов трудился почти всю свою жизнь. Думается, что в словах Демона «хочу любить, хочу молиться, хочу я веровать добру» (II, 103) сказывается затаённая тоска, же­лание «хотя на миг когда-нибудь» свою «пылающую грудь прижать к другой / Хоть незнакомой, но родной!».
Но Демон, помимо всего прочего, это ещё и «блудный сын», с той, одна­ко, разницей, что не может и не сможет никогда обрести родное лоно, лоно Бога, так как это ему не дано вследствие его неизбывной гордыни. И как разв этом разрезе ясно просматривается идея краха всякого существования вне семьи, вне божественной ипостаси.
Обратим внимание: тоска, «печаль» Демона усилены в первых же строч­ках поэмы воспоминаниями о «лучших» его днях, о тех днях, когда «в жили­ще света / Блистал он, чистый херувим» (II, 81). «Жилище света» — это всё то, что заключает в себе Божье благословение, это — как бы подобие любовного семейного союза. Не случайно в ту пору «бегущая комета (также творение Бо-жие. — И. Щ.) I Улыбкой ласковой привета / Любила поменяться с ним», то есть с Демоном. Да и сам он, «познанья жадный, <…> следил», провожал пытливым взглядом «кочующие караваны / В пространстве брошенных све­тил» (II, 81). Всё это — так скажем — атрибуты добрых «семейных» отноше­ний. Они поэтизированы в разных вариантах, но неизменно остаются выс­шим ценностным мерилом в поэтической онтологии Лермонтова. Наиболее значимо и чётко этот ценностный ряд обозначен в «Казачьей колыбельной песне» (1840).
В этом стихотворении Лермонтова указаны и поэтически раскрыты три самые фундаментальные основы человеческой жизни, во всяком случае жизни русского, православного человека: Бог, Отчизна, Дом родной.
Да, готовясь в бой опасный
Помни мать свою
Спи, младенец, мой прекрасный
«Баюшки — баю» (I, 39).
Мать — хранительница очага, крепь семьи. А от семейного благополучия зависит и благополучие Отчизны. Объективный смысл стихотворения под­сказывает именно такую оценку роли семьи в жизни отдельного человека, а также в развитии общества и государства. Лермонтов провидчески осознавал значение здоровых семейных связей и начал в качестве необходимого усло­вия народного благоденствия, исторического прогресса в целом.