Бражников И. Л. , Чувство России: [ Текст] / И.Л. Бражников // Литература в школе,2010.- №6 .- С. 20-21

Бражников И. Л. , Чувство России: [ Текст] / И.Л. Бражников // Литература в школе,2010.- №6 .- С. 20-21

ЧУВСТВО РОССИИ

М. Ю. ЛЕРМОНТОВА

Статья посвящена пространственному  анализу стихотворения М.Ю.Лермонтова «Родина» и определению характера лермонтовского патриотизма.  Автор показывает, как в этом позднем стихотворении поэт преодолевает романтические представления о героической истории, но в го же время не идеализируете современность. Чувство Родины, обретается им в странствиях через любовь к пространству, русскому пейзажу и живым людям, через «вовлечённость» в их мир.

Ключевые слова: история, романтик, романтизм, патриотизм, пространство, перспектива, пейзаж, ландшафт, странствия, странник.

 

Стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова «Бородино», вошедшее ныне во все школьные хрестоматии и ставшее «визитной карточкой» — классическим выражением его патриотизма, было результатом довольно сложного внутреннего развития, которое на этом стихотворении отнюдь не закончилось. Собственно, в «Бородино» автор использует чужую речь, которой он увлечён, но с которой не может вполне отождествиться. «Бородино» знаменует важный поворот, но не финальную точку. Любовь к Родине выговорилась в Лермонтове до конца, полностью раскрылась только в стихотворении «Родина», написанном незадолго до гибели.

Понимание «родимого», «отеческого» пришло к Лермонтову отнюдь не сразу. Романтику Лермонтову поначалу трудно было признать какое бы то ни было место на земле своей отчизной, ведь истинная отчизна — на небесах. Поэтому родину у раннего Лермонтова символизирует, с одной стороны, романтическая Шотландия (с которой поэт, впрочем, имел прямые родственные связи), с другой — Кавказ, что уже было чисто поэтической проекцией. Понадобилось некоторое время, чтобы открыть в себе любовь к России, к её истории и корням, ко всему русскому. Постепенно он как бы привыкает, приучается любить своё земное отечество. И наконец, перед самой кончиной, он находит свой голос, которым может сказать о своей любви — сказать так, что этот голос не растворяется ни в хоре сторонников «официального» патриотизма, но не смешивается и с голосами чем-то близких ему молодых славянофилов.

Стихотворение «Родина» начинается со слова «нет», хотя оно и остаётся за строками. Поэт словно отвечает на многочисленные упреки в свой адрес о том, что он не любит Родину. «Нет», — как бы отвечает он:

 

Люблю Отчизну я, но странною любовью.

Не победит её рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни тёмной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

 

 

 

 

Казалось бы, почему бы не любить славу России? (Ныне официальное приветствие в Вооруженных Силах)

 Или почему не любить русскую старину — вот, например, совсем недавно, в период работы над «Песней о купце Калашникове», именно «заветные преданья» интересовали поэта?

Но нет, всё это не то. Всё это образы прошлого и настоящего, которые не имеют отношения к России подлинной. Словно бы спадает весь романтический ореол, а Россия остаётся, и любовь к ней остаётся. И рассудок её не победит (в отличие от первых двух случаев, надо полагать).

Просто потому, что это чувство любви гораздо глубже, чем человеческий рассудок. Это чувство, которое нельзя понять умом:

 

Но я люблю – за что не знаю сам…

 

С этой строки начинается вторая, программная часть стихотворения. И если первая часть как бы говорит «Нет», то вторая говорит «Да».

Родина для Лермонтова не государственная мощь, не кумир, не предмет для ложной гордости или слепого поклонения. Это прежде всего — бесконечность, бескрайность, ширь, по которой можно свободно двигаться, странствовать, перемещаться.

 

 Её степей холодное молчанье,

 Её лесов безбрежных колыханье,

 Разливы рек её, подобные морям.

 

Эти строки пронизаны ощущение свободного парения, скольжения — сначала воздуху, затем по воде. Наконец, взор поэта обращается долу, лирический герой оказывается на земле, но восприятие е по инерции, заданной описанием движения  в предшествующих строках, — проникнуто  тем же ощущением свободы. Будто действуют силы трения и гравитации быстро и плавно скользит по земле помогает «невозможное», с точки норм русской речи, выражение «скакать в телеге»:

 

 Просёлочным путём люблю скакать в телеге

 И, взором медленным пронзая ночи тень,

 Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

 Дрожащие огни печальных деревень.

 

Вообще не покидает ощущение лившегося и едущего по полосе самолета – немыслимое для середины XIX века.

 

  От перспективы с высоты птичьего полета через образ дороги поэт переходит к  рассмотрению мелочей, конкретных деталей среднерусского ландшафта. Сужению перспективы и смена ритма – он становится более простым, “человечным”:

 

 Люблю дымок спаленной жнивы,

 В степи ночующий обоз

 И на холме средь желтой нивы,

 Чету белеющих берез.

 

Лермонтов первым вводит в русскую поэзию этот удивительный образ — берёзы, которые затем после Фета и Есенина, пейзажей XIX века и кинофильмов XX уже навсегда войдут в «хрестоматийный» образ России. Лермонтов первым увидел и  запечатлел это. У Фета и у Есенина мы встретим после одинокую печальную берёзу. Здесь же перед нами — «чета». Это глубоко гармоничный, венчальный образ, чем-то противопоставленный всегда одинокому лирическому герою лермонтовской поэзии. Это та гармония, которая остаётся для него навсегда недостижимой. Расположение: же этой четы средь “ жёлтой нивы» сразу воскрешает в” памяти другое стихотворение, где то же чувство гармоничности русского пейзажа совершенно закономёрно приводит к исповеданию Бога:

 

Когда волнуется желтеющая нива,

И свежий лес шумит при звуке ветерка…

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе, –

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога….

 

Действительно, они схожи, заключительные строки «Родины» словно завершают оба этих стихотворения, конкретизируя – понимание поэтом «счастья на земле»:

 

 С отрадой, многим незнакомой,

 Я вижу полное гумно,

 Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов:

На пьянку с топотом и свистом

Под говор пьяных мужиков

 

 Итак, перспектива от бескрайней шири предельно сужается и. конкретизируется:

гумно-изба- окно. И то ли поэт заглядывает в это освещенное изнутри окно, то ли он уже сам внутри этого мира, в избе, которой глубокие и проникновенные стихи посвятят позже.

Николай Клюев и Райнер , Мария Рильке. Здесь же речь идёт не о моде, а о любви. И высшей, последней точкой проявления этой любви оказываются не кто иные, как всем знакомые «пьяные мужички».

Да воистину странная любовь! Но, несомненно, глубокая, внутренняя, настоящая, перед которой рассудок — ничто. Та самая любовь о которой Апостол говорит: она долго терпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла…

Любовь к пьяным мужичкам является критерием истинной любви, поскольку теперь  поэту не нужно чрезмерно героизировать ни Родину, ни народ.

Он любит их такими, какие они есть. Он принял этот «мир, полюбил русский уклад не за то, что он как-то особо величествен или чем-то особенно замечателен, а просто за то, что он существу. Поэт осознаёт свою причастность этому пейзажу, этой земле, этим людям, свою вовлечённость в их мир — и в этом и есть его патриотизм.

Чувство России обретается в странствиях. Став странником на этой земле, лирический серой, Лермонтова обретает чувство Родины. И обретя это чувство, он сам уходит в мир иной,— в то самое небесное отечество, связь с которым он, собственно, никогда и не терял.

Отечество земное и отечество небесное связаны единством любви.