Маркелов  Н,  “ Завтра я еду в Чечню  брать пророка Шамиля…”: [Текст ]/Дон. -2008.- №2. -С. 219 - 245

 

В 1840 году Лермонтов, сосланный царём под чеченские пули, писал из Ставрополя своему другу Алексею Лопухину: «Завтра я еду в действующий отряд на левый фланг, в Чечню, брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то постараюсь прислать к тебе по пересылке». Называя Шамиля пророком, поэт ошибается или, что тоже возможно, выражается иронически. Лето и осень он провёл в походах и боях в Чечне и Дагестане, участвовал в тяжёлом сражении при реке Валерик, но его шутливое предсказание не сбылось: минуло ещё девятнадцать лет, исключительных по перенесённым тяготам и принесённым жертвам, прежде чем Шамиля пленил товарищ Лермонтова по Юнкерской школе князь Александр Барятинский.

 

«БИЧ ХРИСТИАН»       

Кавказ, суровая и прекрасная страна гор манил к себе не только русских поэтов, «Для России, — писал военный историк Р. А. Фадеев, — Кавказский перешеек — вместе и мост, переброшенный с русского берега в сердце Азиатского материка, и стена, которою заставлена Средняя Азия от враждебного, влияния, и передовое укрепление, защищающее оба моря: Чёрное и Каспийское»'.

Своё владычество на Кавказе Российская империя устанавливала под гром Орудий и свист картечи. Ещё в 1819 году генерал А.П.Ермолов доносил в Петербург: «Я сделал марш в горы, пользуясь общим ужасом и бегством и местами почти непроходимыми, так что с трудом мог провезти два лёгких орудия, истребил несколько селений, весь на идеи.

Таким образом, выступая за свободу критики, Аксаков стремится, не переходя границу допустимого, в небольшом стихотворении определить само это понятие, обозначить границы его, в том числе отделяя критику от «личной сатиры», разбор— от пасквиля, брань и лесть — от оценки.

Наконец, третья идея, выражаемая Аксаковым в «Послании», — это утверждение важности истины, знания, справедливости, Аксаков отдает приоритет сущностным оценкам, основанным на знании, независимости, объективности пред оценками спекулятивными, основанными на дружбе, пристрастии, связях и выгоде.

Само «Послание...», при всей его эмоциональности, проникнуто духом исследования, объективности и беспристрастия.

Аксаков рассматривает проблему с некоторых высших, внеличностных позиций, сам тон «Послания...», при всей его очевидной полемичности, строго корректен. Не случайно Аксаков при всяком удобном случае подчёркивал свою независимость «человека, не принадлежащего ни к одной из партий, разделяющих на разные приходы нашу отечественную-словесность».

Нетрудно заметить, что идеи; выражаемые Аксаковым в его «Послании...» есть не что иное, как идеи философии гуманизма, провозглашённого в эпоху Возрождения, ставшей эпохой расцвета науки и искусства, идеи индивидуализма мышления, индивидуальной свободы, поставившей человека в центр мысли и приведшей в науке личный опыт на смену принципу авторитета. Конечно, было бы несколько странным называть Аксакова человеком Возрождения хотя бы потому, что его отделяет от этой эпохи половина тысячелетия, тем более что сама эта эпоха, конечно, не исчерпывалась той идеей, которую Аксаков выразил в своём стихотворении. Люди с мировоззрением, подобным аксаковскому, были всегда — и до и после этой эпохи, несмотря на то, что только эта эпоха прошла под знаком их идей. С другой стороны, аксаковское мировоззрение оказалось невостребованным обществом точно так же, как его стихотворение в защиту литературной критики оказалось за пределами широкого читательского интереса, на который оно вполне имеет право рассчитывать. А жаль …